ПЕСОК И КАМНИ
Наши ощущения событий, будь то малозначительных или важных, неумолимо протекают тонкой струйкой кварцевого песка. Словно песочные часы, которые нужно вовремя переворачивать каждый раз, когда песочная масса вот-вот готова иссякнуть. Но наши ощущения невосполнимы, и их невозможно каждый раз с той же ясностью воскрешать, переворачивая их как песочные часы. А наш песок-то течет только в одну сторону, иссякает и не восполняется. Хочется подставить ладони под этот золотистый водопад, сжать пальцы до полной герметичности. А песочек протекает сквозь пальцы и исчезает бесследно. И всё, что остается от этого песка событий, это маленькие крупинки ощущений, прилипших к ладоням и застрявших в ногтях. И тогда с досадой трешь ладошку о ладошку и стряхиваешь эти крупинки с напотевшей кожи: экая вон мелочь пузатая осталась, видимо, не так уж и важными события казались.
И тогда думаешь: лучше я какую-нибудь громенную глыбу самоотверженности и героизма покачу, да еще на самую верхушку отвесной скалы. Этот-то камушек сквозь пальцы не просочится! Это вам не песочек в ступе толочь. Тут нужно мужество, на которое не каждый способен. Смотришь, и за твои потуги кто-нибудь украсит тебя величественными и хвалебными эпитетами. Извечный Сизифов труд. Но законы механики постоянны, и их пока никто еще не отменял: равновесие называется неустойчивым, если при небольшом смещении тела из положения равновесия равнодействующая приложенных к нему сил отлична от нуля и направлена от положения равновесия. Нда, не по плечу оказалась эта глыба самоотверженности. Что, захотелось что-то весомое в пальчиках ощутить? Пожалуйста! Сейчас ты будешь очень даже весомо и ощутительно погребён под камнем огромнейших событий! И, возможно, этот камень станет твоим последним, надгробным. В нашем положении надо украшать себя самыми хвалебными эпитетами без всяких там самокопаний и никому не нужного геройства. Не стоит заглядывать чересчур глубоко в душу, иначе скоро наткнешься на отстойник, куда стекаются нечистоты.
Меня всегда волновал один вопрос: почему в нашей жизни всегда находится место для святых и героически погибших за правду людей; а простому живому человечку и уголка нет, чтоб спокойно приткнуться и жить неприметно хорошо? Почему у нас легче заботиться о мертвых нежели о живых, нуждающихся в помощи и внимании? Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет. Человека начинают ценить лишь тогда, когда его больше нет. Такое, вероятно, издревле повелось, что герои должны умирать. Если они выживают, то становятся скучнейшими людьми на свете и обузой для своей страны.
Когда рядом кто-то умирает, ты этого не чувствуешь. Вот в чем всё горе жизни. Сострадание еще не боль. Сострадание - скрытое злорадство. Оно как вздох облегчения: ведь мучаешься-то не ты и не тот, кого любишь. Благоговение к памяти умерших - это не что иное, как сознание вины перед ними. Люди стараются возместить то зло, которое они причинили покойникам при жизни.
Когда человек умер, то всегда слышишь о нем последнюю прощальную речь и диву даешься: человек - просто абсолютное совершенство, и на свете существуют только благороднейшие дельцы, в сравнении с которыми даже великие мученики покажутся беспредельными эгоистами, любвеобильнейшие генералы, человечнейшие адвокаты, почти святые фабриканты оружия, добрые наркоторговцы - словом, оказывается, на земле живут целые стаи ангелов без крыльев, а мы этого и не подозреваем. Любовь, которая на самом деле встречается в жизни очень редко, после чьей-нибудь смерти начинает сиять со всех сторон и попадается на каждом шагу. Только и слышишь о первоклассных добродетелях, заботливой верности, глубокой религиозности, высокой жертвенности. Просто воодушевляешься, слыша такие слова, и следовало бы гордиться, что принадлежишь к породе существ, способных на столь благородные чувства.
Почему же на похоронах трудно избежать пафоса и тайного, глубоко запрятанного удовлетворения оттого, что не ты лежишь в этом ужасном красном ящике. Это чувство, которое ненавидишь, но от которого, тем не менее, трудно избавиться. Знают и оставшиеся, что им надлежит испытывать: горе сокрушило их, утрата невозместима, они никогда не забудут умершего.
Мы живем в эпоху полного саморастерзания. Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены её, что мысли о ней заслоняют всё остальное. Работа - мрачная одержимость. Мы предаёмся труду с вечной иллюзией, будто со временем всё станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни - просто ужасно.
Что мы знаем о скромности и добросовестности? Только то, что они вознаграждаются исключительно в романах. В жизни их используют, а потом отшвыривают в сторону. Мы вспоминаем о своих скудных запасах доброты, обычно когда уже слишком поздно. И тогда мы бываем очень растроганы тем, какими благородными, оказывается, могли бы быть, и считаем себя добродетельными. Добродетель, доброта, благородство - эти качества всегда предпочитаешь находить у других, чтобы их же водить за нос. Только в самые важные и ответственные моменты своей жизни лжём мы убедительно, со стопроцентной правдивостью.
Я удивляюсь тому, что за рай создан человеческой фантазией! И какими мрачными красками расписана грешная земля! Если так смотреть, то мир - это юдоль скорби, иссохший колодец, бренность, греховность, хвори, преддверие ада, грядущий мрак, обманчивая пустота, засуха, холод. И тут место одним нищим, изнурённым, измученным; тут по преимуществу живут падшие души, грешные, убогие, пропащие. А над всем этим черный свод унижения, униженности и унизительности. Но какими бы черными красками ни изображался мир, он всё же выглядит реальнее рая. Рай и ад - это наши плоды коллективного творчества. И то, что ад вышел удачнее, ничуть не удивительно. Начиная с древнего мира и кончая новыми и новейшими временами ада на земле было сколько угодно. Действительно, индивидуальный ад мы создаем собственными усилиями. А вот рай приходилось выдумывать каждому в гордом одиночестве так, как он мог. Каждый верит только в то, что ему удобно, не затруднительно и необременительно. Верит в то, что не так много требует душевных затрат. Почему наша вера так легко ведет к фанатизму? Почему во имя религии проливается столько крови?
Может быть, исповедание мучеников, так же, как чудо и знаменье, нужно для толпы, ибо лишь те, кто верит не до конца, умирают за веру, чтобы доказать её другим и себе. Но совершенная вера есть совершенное знание. Совершенная вера безмолвна, и тайна её выше исповедания. Но дуракам нужны чудеса, фокусы, так как они кроме этого ничего не понимают!
Может быть, монастыри - это ненаказуемо, но это против человеческой природы. Человек должен размножаться, продолжать свой род. А живущие за монастырскими стенами ведут противоестественный образ жизни, взяв обет безбрачия.
Мне кажется, что посещать церкви вовсе не обязательно. Священнослужители в них лишь зарабатывают деньги, это их статья дохода.
Может быть, молитва наша - в делах наших, а не в словах. Тогда не нужно бить поклоны Богу, а надо творить добрые дела. А что если, Бога интересуют дела людские, а не красивые, но пустые словеса, с которыми молящиеся в церквях или на дому обращаются к небесам, выпрашивая у них, как правило, ничем не обоснованные подачки. Что если, человек - это Его дела. Тогда дела должны быть только добрыми. Может быть, Бог не нуждается ни в чьём служении. Может быть, не та молитва сильна, которую мы где-то вычитали или выучили, а та, которая от чистого сердца. Может быть...
Может быть, истинное прощение в том и состоит, чтобы принять другого человека таким, какой он есть, а не требовать искупления, повиновения и покорности до тех пор, пока не будет произнесено: ты прощен.
Всю жизнь бог нам что-то дает, чтобы потом, может быть, непременно забрать. Он смотрит, как мы реагируем на это. Понимаем ли, что все это делает он.
Мир неутомимо готовится к самоубийству, но ни за что не хочет признаться себе в этом. А человечество пошло вперед только в одном отношении: оно научилось массовым убийствам. Поэтому то смерть одного человека - это смерть, а смерть миллионов - только статистика. Жестокий век! Мир укрепляется ядерным оружием и бесчеловечным террором. Человечность - новыми концентрационными лагерями и погромами. Мы живем в эпоху, когда всё перевернуто с ног на голову. Нынче агрессор - покровитель мира, а избитый и затравленный - возмутитель общественного порядка. И подумать только - целые народы верят этому! Вокруг рушится целый мир, все ценности, даже человеческая жизнь, обесценены до предела. И кажется, что этому не будет конца. Война следует за войной, убийство за убийством, несправедливость за несправедливостью, месть за местью, и всё это прикрывается громкими и святыми именами - защита нации, справедливость, свобода, человечность. И за всё это должны расплачиваться невинные. Настанет чей-нибудь черёд стрелять, чтобы и дальше тянулась цепь, чтоб завтра снова убивали мы, послезавтра - другие, а поджигатели с дряблой совестью и омертвелым сердцем стояли вокруг, лицемерно закатывали глаза, потирали руки и делали всё, чтобы это продолжалось и впредь.
Это будет продолжаться до тех пор, пока устоями человеческого общества будут являться корыстолюбие, страх и продажность. Человек зол, но он любит добро, когда его творят другие. Это ужасно смешно и глупо.
Я много думал о том, почему такие мысли не дают мне покоя. Может быть, я заблуждаюсь и иду по неверному пути. Может быть, то, что я пишу, в сотый раз подтверждает мою неправоту и недальновидность. А я что-то пытаюсь доказать себе и другим, строю из себя мученика, исповедуясь в своей "просвещенности". По правде говоря, меня всего просто воротит от всех этих мыслей. Я просто устал от них. Я не хочу думать о том, что так меня сейчас волнует. Я хочу как и все, ни о чем не беспокоится, думать только о ближайших днях. Иногда мне хочется уткнуться в свою миску рыльцем и в такт с остальными ЧМОкать во всепоглощающем отупении. "Мне наплевать; какая мне разница; меня это не касается; да мне-то что; а оно мне надо; пусть кто-нибудь другой за меня это решит; для этого есть другие, вот они пусть и разбираются!" - всё это я иногда желаю впрыснуть себе в вену наркотической вакциной безразличия. У меня в горле першит от одного высказывания Соломона Мудрого: "От многой мудрости много скорби, и умножающий знанье умножает печаль". Дай бог, чтобы ничего подобного не случилось со мной. Хочу быть таким, как все. Но всё же меня одолевает какая-то злость, ненависть к самому себе. Если я к шестидесяти годам буду нуждаться в пенсии, значит, я жизнь зря прожил! Я не хочу быть, как все, больной, сработавшейся до костей машиной, которая нуждается в подачке, чтоб выжить! Я лучше умру или буду человеком, который ни в чем не будет нуждаться!
К чему я стремлюсь? Во имя чего живу? Кто это действительно знает? А если я вдруг пойму "что и зачем", это сразу станет неправдой. Наверное, не нужно обременять себя проклятыми вопросами, до поры до времени. Никогда не будет иного ответа, чем тот, который я даю сам себе.
Ну да ладно, иногда просто необходимо, чтобы тебя захлестнула волна сентиментальности и ты забыл о всякой осмотрительности и хорошем вкусе. Потом можно отряхнуться и вдоволь посмеяться над собой.
Черт бы меня побрал. Надеюсь, что больше не буду докучать Вас своими идиотскими постулатами. Что толку от слов. Слова никогда ничего серьезного не приносят, кроме пустого и сентиментального трёпа. Нужно что-то делать…
Thief 12.11.01
